Эпизод 13. Полуогры – они тоже люди.

— Эй, дружочки-орчики, вы зачем меня — ик! — повязали? — возмущался упеленанный по рукам и ногам полуогр. — Что я вам сделал-то? Ну отпуст-ик!-те ж вы меня наконец.

— «Отпустите наконец», — передразнил здоровяка один из орков, — Мы отпустим — нам конец!

— Больше не видать колец… — продолжил нежданный каламбур второй орк.

— …И не жрать людских сердец — хмуро прохрипел третий, и самый угрюмый из них.

Затем, злобно зыркнув на беднягу Согги, напустил на себя еще большую угрюмость и задумчиво произнёс: — Слыхал я, что съесть сердце огра — это дело куда как бого-торго-угодное. А огр? Это правда или как?

— Да-да-да… — поспешно произнёс второй орк. — И будто бы, есть его нужно еще трепыхающимся: так сказать, свежеизъятым.

— М-м-м… Вкуснятина! — облизнулся первый. — Это я как повар-интендант говорю!

Полуогр в ужасе замолчал, весь покрывшись холодным потом.

— Как врачеватель могу отметить, — беспечно продолжил второй орк, пристально глядя в глаза оторопевшего пленника, — что приступ икоты у пациента успешно купирован.

— А я гляжу, — сказал первый, — и хмель покинул эту здоровенную пациентскую тушу через все имеющиеся в ней поры и дыры.

— В общем, — вскинул бровь угрюмый, — Как заплечных дел мастер могу резюмировать, что пациент созрел! Начнём, пожалуй…

Согг не выдержал, и лишился чувств, так и не услышав громкого смеха орков, так и не поняв, что над ним просто подшутили.

Очнулся он от хлестких ударов по щекам, сопровождающихся звуками до боли знакомого голоса, поминающего какую-то эпическую силу и грозящего урыть всех, ежели с Согги чего-нито случилось.

Полуогр в первую очередь приложил ладонь к груди — сердце было на месте — и только потом открыл глаза. Едрён-самогон! Тут он снова чуть не лишился чувств, увидев перед собой закадычного дружка своего — Живущего.

Кстати говоря, закадычность этих двух непропорциональных друг другу существ была вполне себе прямой — некогда они вместе немало жбанов пива понаотправляли себе за кадыки. Да чего уж — тут достаточно сказать, что Согг вместе Живущим прошли огонь, воду и Арканум. А то, что впоследствии дорожки их разошлись, так это всё из-за того, что полуогр решил остепениться. Что на него нашло — не понятно, но факт остаётся фактом: вот решил он — и всё тут.

Что ж, решил — остепеняйся. Но, как нетрудно догадаться, далее что-то пошло не так, и случилось то, что случилось — после принятого решения прошло некоторое не очень большое количество времени, и Согг, будучи слегка-основательно «под мухой», внезапно передумал остепеняться и пошёл искать своего друга.

Поиски свои он вёл с завидной дотошностью — ни один трактир на пути не был обойден его тщанием. И, как оно бывает при подобном внимании к питейно-закусочным заведениям, ни один карман на одежде полуогра не был оставлен без вЫнимания. Потому неудивительно, что на тот момент, когда он добрёл до перевала Хардина, вынимать из его карманов было уже решительно нечего. Удивительно другое — как еще при нём мог сохраниться боевой молот. С одной стороны — судя по ковке, это оружие было дороже иного железного моста, но с другой — оно было и тяжёлым, и неудобным в путешествии: казалось бы, вот возьми уже и продай, и не мучь себя… а поди ж ты — не отдал его Согг ни за какое «тёмное», ни тем более за «бархатное», а уж о «светлом» или, скажем, «пшеничном» я и не заикнусь даже. Всех покусителей на его кованное имущество добрый полуогр, несмотря на свой довольно кроткий нрав посылал куда подальше. Прямо так и говорил:

— А п-шёл бы ты, дружок, на три буквы! — и почему-то добавлял: — В сад!

Оторопелые визави от таковых оборотов речи обычно смущались, недоумевали, но всё-таки спешили уйти восвояси. И не понять было, что отпугивает их больше — то ли этот непонятный посыл, то ли сам молот, которым полуогр угрожающе потрясал при произнесении тирады.

Итак, Согг очнулся и увидел Живущего. Сказать, что радость его была неимоверной — это ничего не сказать. Чувство было настолько сильным, что наш герой-выпивоха даже не заметил отсутствия на себе верёвок и забыл об орках. Сграбастав тщедушного по сравнению с собой человека лопатообразными ручищами, полуогр чуть было не удушил его в своих объятиях. А, возможно, и удушил бы, если б обеспокоенный судьбой хозяина Бесценный Болван вовремя не рявкнул ему прямо в ухо нечто собачье протестующее — именно так можно было расценить интонацию изданного им звука. Едва заметив пса, расчувствовашийся великан бросил полуживого Живущего и хлюпнув «Едрён-самогон! Это ж Болванчик!» метнулся в сторону собаки. Однако животное, успевшее оценить масштабы разыгравшегося перед ним урагана дружеских ласк, поджав хвост спешно ретировалось в орочьи ряды. Но полуогра было уже не остановить, и он со всей своей слоновьей грацией врезался в строй солдат, как кегельбанный шар в кегли…

Очнулся он снова связанным.

— Ишь, здоровый какой, — слышалось в рядах орков.

— Извини, Согги, — сказал ему несколько осоловелый Живущий, — Тут вопрос встал — или мы тебя свяжем, или ты тут нас всех попередушишь как котят.

— Да ты что, друг, — возмутился полуогр, — я ж котят люблю! Я знаешь какой кошатник?.. Ух какой! Вот у меня дома в Туманных холмах их аж пять штук жило.

— Что-то слабо верится, — усмехнулся человек, — Чем ты их кормил? Кушать-то им что-то надо. А пива они не пьют.

— Еще как пьют! — чуть не вспрыгнув в стоячее положение воскликнул здоровяк. — Да чтоб их… Как же я рад тебя видеть!

— Эт’ я уже понял, — улыбнулся Живущий и, поморщившись, попытался повести плечами. — Ну… здравствуй, старина!