Записки старого Говарда

Повинуясь наитию

Прошлое. Оно тлеет углями под кучкой пепла. Разворошишь угли, и пепел летит вверх, и — если вовремя не отпрянешь — попадает в глаза, заставляя их слезиться… но, сантименты, прочь! Начну своё повествование.

Порой кажется мне старому, что ворон этот постарше меня — настолько чудны бывают его повадки. Подобрал его еле живым лет около семи тому назад. Кажется, не было в пернатом тогда ни единой целой косточки. Кто его так помял и кому надо было так его помять и бросить не понятно. Так или иначе, птицу эту я приютил, выходил и даже отпустил на волю. Но отчего-то она не стала улетать, несмотря на то, что достаточно окрепла. А я и рад был — всё не одному на старости лет куковать. Вот и коротаем теперь свой век вдвоём — я и Вещун… Нет, я не то чтобы совсем одинок — соседей у меня предостаточно, и все вполне себе доброжелательны. Живём мы в южной части Мерцающего леса, почти у самой Леты. И пусть обиталище наше находится в знаменитой чащобе, известной своими жизненными благоприятствами, но это всё-таки чащоба, и почти все её благоприятства приятны главным образом для эльфов — уроженцев здешних мест. Ну, а мы-то не все эльфы — люди в большинстве. Есть еще несколько семей хоббитов. Даже не семей, а кланов — столь они многочисленны. Но эти особнячком держатся, хоть общением с нами и не брезгуют.

Лесное прилетье — а это название нашего поселения — до сей поры навряд ли отмечено на какой-либо из карт Арканум: эльфы карт никогда не составляли, их прилетские егеря чужаков никогда не любили, а знаменитые летийские виверны, яд которых заставляет жертву забыть как бегать, не сильно способствовали исследовательским экскурсиям в наших места.

Помнится, впервые я побывал в этих краях, лет этак с пятьдесят тому назад, будучи в составе экспедиции аристократа-авантюриста Фрэнклина Пэйна. Мы искали реликтовый каменный мост через Лету, построенный то ли предками гномов, то ли предками дварфов, то ли общими предками тех и других.

В экспедиции нас было всего четверо: мистер Пэйн с двумя своими слугами (хоббитом Томом и полуогром Джерри) и я, молодой начинающий натуралист, но уже довольно приличный врач-костоправ, нанявшийся к мистеру Пэйну в секретари. Нанялся от безысходности. Как оказалось, ни знание биологии, ни навык врачевания в маленьких городах больших барышей не приносят. Приходилось как-то прозябать, импровизировать, нанимаясь то в подмастерья, то в портовые грузчики.

Фрэнклин Пэйн сейчас — это настоящая легенда. Давно почивший в бозе знаменитый охотник-исследователь. Его «Записки исследователя-натуралиста» издавались в своё время огромными тиражами. И почти никому не известно, что автором этих записок был я. Впрочем, я отнюдь не в претензии — во-первых, у нас с ним изначально был такой уговор, во-вторых, если бы не Пэйн, кто знает, что было бы со мной. Если бы не та наша с ним случайная встреча, неизвестно как сложилась бы моя дальнейшая жизнь. Дожил бы я до седин или умер бы в подворотне, зарезанный каким-нибудь полунищим орком за пару медяков.

***

Вот как сейчас помню, я к тому времени довольно долго пытался найти работу в портовом городе Чёрный корень. Увы, мои услуги никому были не нужны — мой тарантский диплом натуралиста мало на кого производил впечатление, а других рекомендаций у меня не было. Да и откуда бы им было взяться — как уже упоминалось, я был молод и нищ.

В тот вечер я решил попытаться наняться на службу к мистеру Лэйему Кэмеруну, но ему, как оказалось, не нужны были подмастерья. В городе этот молодой джентльмен слыл чудаком — будучи недурным практикующим инженером-механиком, он пытался в своих научных экспериментах соединить технологию и магию. Да, это довольно опрометчиво, ведь, как известно, заклинания и механизмы плохо ладят друг с другом. И всё же мне нравилась смелость его экспериментов — именно такие не стеснённые книжными догмами люди и двигают науку вперёд, именно они и являются настоящими учеными. Но мне не повезло поучаствовать в его экспериментах — инженер в подмастерьях не нуждался. Раскланявшись с мадам Кэмерун, матушкой молодого Кэмеруна, я направился в мэрию в безумной надежде хотя бы там найти какую-нибудь работёнку.

Совсем недлинная дорога до этого учреждения пролегала через импровизированный лесопарк — дикий и неухоженный — в глубине которого вдруг послышались какое-то странное рычание и визг. Затем раздался выстрел и кто-то вскричал:

— Вали гадину, Том!

Снова грохотнуло, и вновь тот же голос:

— Топор! Хватай топор, орясина!

Я, как уже говорил, был юн и горяч, а потому недолго думая побежал на звуки борьбы. Из оружия при мне был только старый засапожный нож — подарок на память от одного седого ветерана, у которого я некогда брал несколько уроков борьбы. Не ахти, конечно, но всё какое-никакое оружие.

Когда я, наконец, достиг источника шума, предо мной развернулась следующая картина. Скелет человека (или не человека?) размером примерно в полтора человеческих роста, одетый в грязно-фиолетовую хламиду рыскал между деревьями в тщетных попытках поймать нечто небольшое и круглое, которое при ближайшем рассмотрении оказалось толстым, но шустрым хоббитом.

Этот хоббит бегал вокруг ужасного своего противника, всячески ему досаждая, но особого вреда, к сожалению, причинить не мог: топор, который был приторочен у него на спине, малыш применить не решался — уж больно шустёр был восставший мертвец для своих габаритов, — а из оружия, бьющего на более-менее безопасном расстоянии у толстяка были только случайные подручные средства типа палок, камней и прочих незначительных для данной ситуации вещей. В общем, чувствовалось, что долго хоббит не протянет — в дыхании мертвец не нуждался, а потому он был неутомим в своей погоне, чего нельзя было сказать о состоящем из плоти и крови маленьком нашем герое — он уже начинал уставать.

Еще один герой разыгравшейся драмы ползал поодаль. Это был человек, одетый в военного покроя сюртук и штаны бурого цвета. Он тщетно пытался унять хлещущую из рассеченного лба кровь, которая заливала ему глаза, мешая сколько-нибудь отчетливо увидеть окружающее. Человек явно искал что-то ранее обронённое, почти вслепую шаря вокруг себя руками.

Улучив момент, когда ужасная фигура в балахоне повернется ко мне тыльной свой стороной, я метнул свой засапожный нож, целя ей в основание черепа. Надо сказать, что меткостью я особо не отличался, но в данных критический обстоятельствах, видать, звёзды выстроились в наиболее благоприятном для меня сочетании — я попал. Нож с треском воткнулся в основание черепа мертвеца, нежить запнулась и попыталась его выдернуть, заодно она отвлеклась от хоббита. И тогда вскричал уже я:

— Топор! Давай топор, хоббит! И помоги своему… — я кивнул на ползающего человека.

Малютка сноровисто перекинул мне свой топор, который я подхватил на лету, не позволив ему коснуться земли (ранее за собой такой ловкости, кстати, тоже не замечал), и подбежав на всём скаку к скелету, размахнувшись направил удар этим инструментом ему чуть повыше лодыжки. Я помнил уроки седого ветерана — самый простой и эффективный удар — это удар в голень: незащищенные берцовые кости достаточно легко ломаются. А перелом берцовой кости — это почти что верная победа. Для живого противника — это немалый болевой шок и сведение на нет практически всех тактических его преимуществ. Для неживого… а что это может значить для неживого, я подумать уже не успевал. Тем не менее, неживой мой противник страшно взвыл и упал на одно колено, омерзительно скрежеща зубами. Проворства его явно поубавилось, однако менее опасным он от этого не стал. Зубовный его скрежет перешёл в нечто членораздельное, которое напомнило мне… заклятье! Нежить произнесла заклятье! Незамедлительно последовала вспышка, и рядом со мной появилась коренастая каменная фигура, невысокая, но плотная и, несмотря на свою каменность, подвижная. Всякий знакомый с магией земли признал бы в ней рудного голема — неумолимое бездушное существо, слепо подчиняющееся своему хозяину. «Плохо дело» — успел подумать я, кое-как увернувшись от дюжего каменного кулака, — «О чём я вообще думал, когда сюда лез?». Я попытался ответить ударом топора, предвидя всю тщетность этой попытки. Да, всё было напрасно — топор лишь высек искры из каменной голени великана. Мало того, мой удар был настолько неловок, что оружие и вовсе вылетело у меня из рук. Улыбнувшаяся было Удача, увы, перестала мне сопутствовать. «Это конец», — подумал я, уворачиваясь от очередного удара.

Дальнейшие события произошли почти молниеносно: вдруг раздался треск выстрела, и череп одетого в балахон живого мертвеца разлетелся в клочья. Более не поддерживаемое никем заклятие развеялось, и голем исчез. Обернувшись на звук выстрела, я увидел давешнего человека в буром, голова которого уже была наспех перевязана какой-то цветастой тряпкой. В руках у человека был дробовик. Я потерял сознание.

***

Да, я потерял сознание. Зато когда очнулся, обрёл работу и новую жизнь: человек с дробовиком оказался тем самым мистером Пэйном. Но эта уже другая история и для другой моей записки. Ну, а конкретно это повествование хотелось бы как-то уже завершить. Подумалось было в оконцовке подчеркнуть, что описанные здесь жизненные эпизоды, полностью подтверждает пословицу «никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь», но это, право, такая банальность, что не стоило бы её и упоминать. Много еще пословиц приходило на ум, но все их пришлось с возмущением отмести — не для побасенного умысла затеял я писать свои записки, но ради памяти о прошлом и во примирение с настоящим.

Записка 2-я. Том и Джерри

Итак, прошлое — тлеющие угли, резь в глазах и… впрочем, об этом я уже упоминал. А в настоящем… А что в нём? Вот не могу уснуть — кости мои начинает ломить, что перед дождём дело самое обычное. Вещун притих, нахохлился, даже дремлет как будто. А пока он дремлет, я попытаюсь отвлечь свою ломоту очередным опусом.

Удивительная эта штука — память. Она как осиное гнездо: если не ворошить ее, так вроде она и не беспокоит, но стоит только её тронуть, как рой воспоминаний набрасывается на тебя весь и сразу. Стоило вспомнить один единственный эпизод из прошлого, как вдруг нахлынули все ему смежные и сопряженные. И даже те, которые казались напрочь забытыми.

Но давайте вернемся ко дню после достопамятного для меня боя с нежитью у местечка Черный корень.

Итак, когда я открыл глаза, первым, кого я увидел, был как раз тот самый храбрый хоббит, на выручку которому я поспешил столь споро и безрассудно.

— Добрейший сэр, вы очнулись! — возликовал он. — Не вставайте, лежите — вы здорово приложились башкой, когда упали.

— Н-но… — попытался было возразить я.

— Потом, потом! Не утруждайтесь — это вредно, — перебил он мои жалкие возражения. — Ежли интересуетесь, где находитесь, так находитесь вы в особняке мистера Фрэнклина Пэйна. Да, — продолжил он, кивнув каким-то своим мыслям, — мистера Фрэнклина Пэйна. Вы наверняка слыхали о нём — надысь все газеты только и писали, что про его награждение.

На это мне оставалось только кивнуть.

— А я тут в услужении — кашеварю в основном. И так, по хозяйству. Ну и за Джерри еще присматриваю. Ах да, — хлопнул он себя по лбу, сморщив свой картофелевидный нос, — я Том Кот. Прошу заметить, из морбиханских Котов, а не из каких-то там каладанских голодранцев!

— Говард Даган, — пролепетал я. — Фамилия старая, но не дворянская.

— Оч-чень, очень приятно, добрейший сэр, — расплылся в улыбке Том. — И позвольте, раз уж такая оказия, от всей души поблагодарить вас за то, что столь своевременно поспешили к нам с хозяином на подмогу.

— Что вы, право…

— Нет и нет, и ни слова больше — вам же вредно. И не возражайте ни в коем случае!.. В конце концов хозяин может и пристрелил бы то умертвие, но, боюсь, я к тому моменту сильно б подустал, уворачиваясь от мертвяка-то, и кто знает, что бы вышло — а ну как злодей успел бы меня закогтить своей костлявой ручищей. Это ж просто ужас какой-то!

И ни… не беда, что вы не из знатных — это по нонешним временам дело наживное. А я вам, можно сказать, жизнью обязан. Ах! До сих пор как вспомню — аж душа в пятках… Да чего уж там — и сам мистер Пэйн вам благодарен. Говорит — «он дал мне время отыскать и зарядить мой верный „зверобой“» — это он винтовку свою так называет ласково. Все рады, все счастливы, а вы… а вы давайте-ка выпейте вот это.

Я покорно выпил предложенное. А уже дальнейший разговор помню смутно — кажется, я заснул…

Как ни странно, у отнюдь не бедного мистера Пэйна было всего двое слуг. О первом я уже упомянул, а вторым оказался верзила-полуогр, который назвался мне как Джерри Бьющий в Бубен. Довольно странная фамилия для полуогра, не правда ли? Среди всех этих Кружек Мёда, Злых Глаз, Гнилых Зубов и Толстых Задов — и вдруг Бьющий в Бубен. Несомненно, можно было бы предположить тут некое иносказание, допустив, что под словом «бубен» на самом деле скрывается слово «лицо». Однако никакого иносказания в его фамилии не было — Джерри действительно умел неплохо бить в бубен. То есть он был… нет, не музыкантом — шаманом. И, похоже, последним настоящим шаманом из среды своих великанских сородичей.

— Джерри благодарен тебе, мастар Даган, — спокойно заявил он мне, когда я совсем окреп, и мы с ним наконец познакомились, — ты храбрец — ты напал на Костлявого со старым ножом. Ты остался жив. Высоко Сидящий Торг любит тебя.

— Может быть, — неуверенно согласился я.

О преданности и самоотверженности полуогров ходили и ходят легенды, и ранее я часто задавался вопросом — отчего эти качества у них столь развиты? И сам себе отвечал — оттого, что эти великаны слишком простодушны и привязчивы. Тесное общение с Бьющим в Бубен показало, что да, что и это тоже, но прежде всяких привязчивостей гиганты ценят слова, которые они произносят. И если кому-нибудь клянутся, то клятва эта нерушима. Если кому-нибудь дают слово, то слово это твёрдо как их священные кровавые скалы. И это не из-за особенностей воспитания, это у них в крови. Конечно, бывают и исключения, но они достаточно редки, чем и подтверждают правило. Джерри исключением не был.

Почему я вдруг решил сказать еще пару слов о слугах, а не об их господине? Всё просто: это люди (ну ладно — условно говоря, люди), с которыми я впоследствии провёл значительную часть своей жизни. Другая, вторичная, причина кроется в том, что весь Арканум знает о Пэйне, а о слугах его — мало кто. И тут, надобно сказать, тоже ничего удивительного нет — когда мистер Пэйн диктовал мне, к примеру, какой-нибудь очередной рассказ или очерк, описывающий эпизоды его героических путешествий, он как-то забывал о своих слугах, приписывая все подвиги исключительно себе.

Но, пожалуй, довольно на сегодня — кажется, веки мои начинают слипаться. Покончу-ка я на этом с очередной запиской, благо выбранный литературный формат позволяет старику столь внезапную оконцовку.

Внезапную, н-да…